В этот раз он закончил раньше обычного и отправился искать Виктора по вокзалу. Удивительным он был человеком — Борис Рублев. Нашел себе «базу» подальше от чужих глаз и все равно не мог удержаться, чтобы не окунуться в толпу, рискуя быть опознанным.

Натянув тонкую вязаную шапку по самые брови, прошел из конца в конец одну электричку, другую. Потом увидел Виктора с мальчишкой на перроне.

— Пошли, покажу кое-что.

— Не лезь, у нас еще три электрички, — огрызнулся мальчишка.

Комбат занес было руку, чтобы приласкать его легким подзатыльником. Но Виктор попросил:

— Потерпи, это недолго.

Вернувшись в «гостиницу», Комбат сел, аккуратно развернул застиранную тряпку и взял саксофон в руки.

После долгой череды пасмурных дней наконец-то светило по-летнему жаркое солнце. Даже пыльное вагонное стекло не могло задержать поток света. Золотистый сплав сиял, саксофон вбирал в себя солнце, ощутимо нагревался в руках.

Вещь из другого мира, куда Комбату всегда было недосуг заглянуть. Мира, который он защищал.

Он не услышал, как вошел Виктор, только вдруг заметил его, стоящего рядом. Протянул инструмент. Хозяин саксофона дотронулся до него, но в руки не взял — ушел в свой угол. Рублев ничего не сказал ему, надежно укутал экзотическое изделие и убрал обратно на верхнюю полку.

За весь остаток дня Виктор не проронил ни слова.

Иногда звук его дыхания менялся, воздух выходил судорожными толчками. Очевидно, он плакал. Комбат тоже молчал — не хотел лезть человеку в душу. Несколько раз разобрал и собрал «Макарова» и лег обдумывать собственные дела. На сегодняшнюю ночь он наметил разговор с Меченым.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

НЕЗВАНЫЕ ГОСТИ

Комбат пристально наблюдал за офисом. Как в тот первый день, когда в его распоряжении был только номер телефона. Сколько с тех пор утекло.., не воды, а крови. Теперь он знал все до мелочей: расположение комнат, заведенные Меченым порядки.

Большинство окон было освещено, несмотря на поздний час. Вот здесь, за плотно задернутыми шторами, сидит Меченый, отсюда ведет переговоры по телефону иногда всю ночь напролет. Его «порше» здесь, стоит рядом с микроавтобусом.

Двор уже вымер. Вдруг Комбат заметил несколько одинаковых темных силуэтов, как будто вырезанных из плотной черной бумаги. Они перемещались осторожно, короткими перебежками от дерева к дереву, от детской беседки к автомобилю, накрытому брезентом. Их повадки не оставляли сомнений — эти люди намерены наведаться по тому же адресу, что и Комбат.

Да уж, совпадение. Он насчитал семь человек. У двоих, шедших первыми, появились в руках коротко ствольные автоматы. Вся группа явно не была похожа на собровцев или ОМОН — те выезжают на серьезные операции в масках и камуфляже. Гости Меченого были одеты большей частью в куртки с капюшонами.

«Расчет за сто пятый километр, — решил Рублев — Малофеевым дело не обошлось.»

Пока что он обязан был уберечь от преждевременной смерти человека с родимым пятном. Иначе ниточка могла оборваться. Недолго думая, Комбат достал «Макарова» и, задрав ствол строго вверх, нажал спусковой крючок.

В тишине выстрел грянул, как гром небесный. Ныряя в подъезд жилого дома, Комбат боковым зрением все-таки успел заметить коллективную судорогу пробежавшую по цепочке визитеров — как будто электрический разряд проскочил от одного к другому.

Лифт он вызывать не стал, бегом поднялся на второй этаж. Отсюда подступы к офису просматривались как на ладони.

Безостановочно трещали автоматные очереди. Его сигнал дал людям внутри две лишних секунды. Этого оказалось достаточно, чтобы фактор неожиданности не сработал. Из офиса уверенно отвечали огнем на огонь.

Один из нападавших вдруг крутнулся несколько раз, как волчок, и свалился набок. Двое других, низко пригибаясь, побежали назад. Ситуация складывалась не в пользу гостей — они явно не ждали такого оборота событий.

В немногих, еще горевших окнах, как по команде, погас свет. Рублев кожей почувствовал, как затаили дыхание несколько сот мирных обитателей, разбуженных перестрелкой или оторванных от телевизора.

Гостям ничего не оставалось, как отступать — в самое ближайшее время можно было ожидать появления милицейских спецподразделений. Сперва оттащили в машины двоих раненых, потом стали заскакивать во все двери разом. Последний прыгнул на ходу, когда автомобиль уже набрал скорость. Полетевшая вслед пуля из офиса разбила стекло и боевик, пристроившийся было на сиденье, схватился за лицо.

«И мне пора, — мелькнуло в голове Комбата. — Из каждой второй квартиры уже давно трезвонят в милицию. Скоро хлопцы в масках перекроют тут все входы и выходы.»

Он кинул последний взгляд на офис. Никто не спешил высовывать нос наружу, но внутри угадывались настороженные перемещения.

«Им ведь надо куда-то деть оружие. Собровцы тут все перероют, особенно если опросят свидетелей.»

Комбат решил перебраться через крышу и выйти на улицу из другого подъезда. Появиться сейчас прямо напротив офиса значило наверняка привлечь к себе внимание. Сверху открылся вид на окрестности — мчащихся машин с бригадами быстрого реагирования что-то не было заметно.

Похоже, в милиции заочно просекли, что имеет место обычная разборка. В таких случаях никто не рвался под пули — пусть уж разберутся до конца. Выживает сильнейший, как при любом естественном отборе. А с сильными дело иметь проще — они меньше высовываются и мельтешат…

В метро Рублев садиться не стал — там уж точно светиться не следовало. Доехал на автобусе, с двумя пересадками. По дороге, не торопясь, обдумывал последние события. Взрыв депутатской машины, наезд на офис. В ближайшее время Меченый будет круглосуточно держать людей в полной боеготовности. Да и сам, конечно, удвоит осторожность. Неудачный сезон для контактов с глазу на глаз.

Рублев вернулся раньше, чем рассчитывал. Народ в соседних вагонах уже угомонился, молчал. Над тупиковым путем реяли странные протяжные звуки. Распахнув незапертую дверь, он подтянулся привычным движением.

Налаженная им печка потрескивала, волнами испуская тепло и оранжевый свет. Стоя в узком вагонном проходе, Виктор играл на своем тенор-саксе. Инструмент пел, стонал, захлебывался. Инструмент или его хозяин? Человек и саксофон слились в одно фантастическое существо вроде единорога или кентавра.

Слепой никак не прореагировал на шаги — он продолжал изливать душу. Рублев присел, не отрывая глаз от лица в темных очках. Наверно, никогда еще у Виктора Логинова не было. Музыкант сам не отдавал себе отчета, что он играет — это была чистая импровизация, боль струящаяся из открытой раны. Она затопляла вагон, вытекала на рельсы, Просачивалась в землю сквозь гравий. Сколько еще должно было вытечь, чтобы хоть немного полегчало на душе?

До парламентских слушаний генерал был обработан соответствующим образом. Его ответы на вопросы не оставляли места для сомнений: Байконур для России только лишняя обуза.

Вопрос о том, что делать с остающимся на полигоне оборудованием перенесли в комитет по обороне. В результате сложных закулисных торгов между фракциями его председателем на ближайшие полгода стал не кто иной, как Красильников.

Несмотря на все его старания на заседание пролез человечек карликового роста с густыми сросшимися бровями и жесткой щеткой усов. Заместитель генерального директора того самого НПО «Молния», чей бывший сотрудник консультировал Малофеева в день гибели.

В НПО каким-то образом пронюхали о том, что оборудование Байконура может оказаться бесхозным. И решили биться до последнего за свое детище: опытный образец МАКСа — многоразового аэрокосмического самолета.

Как только на заседании прозвучали затверженные слова о куче морально устаревшего хлама на полигоне, зам, генерального вскипел:

— Откуда такая безапелляционность? Кто из вас бывал на Байконуре? А вы, генерал? Вы здесь единственный человек, который точно знает что почем? Почему вы молчите? Между прочим там находятся два опытных образца нашего самолета.